ВЫЗОВЫ
#Лужецкий #история #педагогика #Блокада #школа #подростки
Сегодня я опять решал нетривиальную задачу: рассказывал детям (старшеклассникам) о Блокаде. В моменты подготовки к занятиям о великих, славных и скорбных днях той Великой Войны я всегда впадаю в глубокую задумчивость. С одной стороны, детям нужно рассказать что-то, что хорошо попадет в подростковый мир. С другой стороны, их нужно не перекормить этой темой. А они ей сейчас, итак, изрядно закормлены. Особенно ученики, проживающие в Городах-Героях. И третье. Нужно суметь все рассказать максимально спокойно, без надрыва и патетики. От надрывов и патетики им уже плохо. Прямо до полного отторжения материала.
Я их прекрасно понимаю и даже не думаю осуждать. Когда я сам был в их возрасте, тема Войны интересовала, но не цепляла за живое. Нужный уровень эмпатии появился с возрастом. Кроме того, совсем же нельзя показать своему подростковому коллективу то, что тебя что-то сильно задело. Нельзя показать боль и скорбь.
Так вот, думаю о том, что рассказать детям. Думаю не один, а со своим учеником. Ну, я вам о нем уже рассказывал. И на пару у нас рождается хороший план. Который сегодня превратился в отличное занятие, которое попало в детей. Привожу вам краткий его пересказ. Может быть, вы найдете его полезным в работе с учениками или со своими персональными чадами.
Итак.
Дорогие друзья, мы с вами уже не в первый раз будем говорить о Блокаде Ленинграда. И я не буду повторять вам хорошо известный фактаж. Вы его помните и он есть у вас в тетрадях. Рассказа про девятьсот дней и сто двадцать пять граммов сегодня не будет. Не планирую я и рассказа о каких-то малоизвестных деталях этого великого и страшного этапа нашей с вами истории.
Я бы хотел зайти совершенно с другой стороны.
Давайте начнем с примера, который никак не относится к Блокаде. На первый взгляд. Был такой историк – Марк Блок. Кто из вас, наверное, помнит это имя, я его упоминал несколько раз на уроке. Помните, чем он знаменит? Книгой «Апология истории или ремесло историка». А как и когда он ее пишет не помните? Я расскажу вам самую интересную из известных мне версий рождения этого труда. Мне ее рассказал один из моих учителей, а я потом не перепроверял. Не хотел разочароваться. Слишком уж версия красива.
Итак, кто такой Марк Блок. Это не просто историк, он еще и военный. Полковник французской армии, герой Первой Мировой. Имел и ранения, и награды, и благодарности. После той Войны он вернулся к истории и до начала Второй Мировой работал историком. Работал он историков и после начала Войны, талантливо сплетая это с участие в движении Сопротивления. Кто же подумает на благообразного седенького профессора, что он тот еще фрукт.
Но, так или иначе, опасное хобби привело его в застенки гестапо, где он молчал под всеми пытками. Не добившись ничего, палачи от него отстали и даже забыли на некоторое время. И он спокойно сидел в камере. Но не очень спокойно.
Он прекрасно понимал, что рано или поздно про него вспомнят. И вот тогда его или добьют на допросах или уже расстреляют. И он просит себе карандаш и бумагу. В лагерях для европейских военнопленных этакие свободы были возможны и он получает просимое. И пишет один из главных (если не самый главный) трудов своей жизни. Книгу, которую хотя бы раз прочитал каждый историк. А уж медиевисты читали ее не по одному разу.
Книга ясна, проста и глубока. И исполнена какого-то невероятного внутреннего оптимизма. И написана в камере смертника. Она начинается со слов «папа, расскажи мне, что такое история». Написана человеком, который никогда более не увидит своего сына Этьена, и который про это знает.
К чему я это рассказал. К тому, как можно пережить кризис. Даже такой, как ясное понимание своей скорой смерти. Смотрите. Можно, оказывается, поняв, что все кончено, доделать главное дело своей жизни. Особенно, если такое дело есть. А вообще. Вы взросленькие и я могу сказать вам одну очень тяжелую и страшную вещь. Такое дело должно быть. Дело, которое нужно доделать несмотря ни на что. Вы меня недавно спрашивали о том, как построить свое самоопределение. Так вот, наличие дела, которое нужно успеть закончить до своей смерти – один из хороших маркеров самоопределения. Наличие дела, которое по плечу именно вам и никто другой его вместо вас не сделает. Не потому, что он хуже или глупее, а именно потому, что он другой.
А теперь давайте перенесемся из охваченной войной Франции к несломленным рукой врага гранитам Ленинграда. У нас был свой Блок. Только звали его иначе. Точнее так, здесь было множество ученых, которые продолжали делать науку, несмотря на Блокаду. И делали они ее страстно и остервенело: тушили по ночам зажигалки, таскали воду, топили печи, стояли в длиннейших очередях и возвращались в свои кабинеты. И брались за перо.
Но сейчас не о них. Сейчас не об ученом, но о композиторе. О Дмитрии Дмитриевиче Шостаковиче. Его судьбы во многом сходна с судьбой Блока. Точнее так: они сходны в том, на чем я сегодня собираюсь сделать акцент.
Когда он начинает писать свою знаменитую Ленинградскую симфонию? В Ленинграде. В первый месяц Блокады. Продовольственные склады уже разрушены, нормы уменьшаются и все прекрасно понимают к чему идет дело. И что делает наш герой. Он делает то, что никто кроме него не сможет и недолжен делать: он пишет музыку, которая обессмертит и его и подвиг ленинградцев. Да, он допишет симфонию в эвакуации, но на момент начала ее, он этого еще не знал. Он понял, что это конец или весьма возможный конец и взялся за перо.
Но, здесь я бы хотел сделать еще один важный акцент. Шостакович через музыку осмысляет ту боль мира, свидетелем которой он стал. И это очень важно. От скорби мира можно отмахнуться. Можно принять ее несоразмерный груз и впасть в апатию. Можно оскотиниться, убеждая себя в том, что не мы такие, но жизнь такая. И жить по старой максиме, гласящей: «Сдохни ты сегодня, а я завтра». Если хотите узнать про это, почитайте как в Блокаду меняли грамм хлеба на грамм золота.
Но можно сделать то, что сделали композитор Шостакович и поэтесса Берггольц, а также многие иные люди. Можно воспринять несправедливость, боль и зло мира как личный вызов. Осветить подвиг героя и гнусность палача, описать едва уловимое чувство надвигающейся катастрофы, ужас творимого зла и ту силу, которая им противостоит. Тут нельзя не вспомнить слова еще одного Ленинградского поэта (она не любила, когда ее называли поэтессой) эпохи Блокады, Анны Андреевны Ахматовой: «Но знай, твоя рука не сильнее той, что хранит меня. И я, починяясь ей, стою, не боясь огня».
Так вот, это я к чему. К тому, что зло должно быть понято, освещено, отрефлексировано и побеждено. К тому, что оно должно быть принято не как что-то, что происходит с кем-то, а как личный вызов. И на этот вызов необходимо давать ответ. Тот ответ, который тебе по силам и то, который тебе по плечу.
И тут, возвращаясь к героям моего сегодняшнего повествования, у каждого свой кусочек мира, который должен быть очищен от зла. Свой кусочек мира и свой инструмент. И найти его, понять его, не убоятся того, что вам противостоит, не слушать голосов тех, кто скажет, что не очень-то это все и надо – самое важное и самое сложное из того, чему следует научиться.